Турнир «Железный Карандаш» — «Интервью с кумиром»

[tekkenseries]

Фандом: Tekken
Тип: фанфикшн
Автор:  -Шинигами- (a.k.a.  Творческий Шинь)
Название: “Интервью с кумиром”
Номинация: АУ
Категория: джен
Персонаж/Персонажи: Стив Фокс, Нина Уильямс, несколько ОС.
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Жанр: пропущенная сцена, немного ангста.
Предупреждения:
1) У автора плохой стиль;
2) ООС;
3) Таймлайн: примерно между четвертой и пятой частями игры.
Дисклэймер: NAMCO
Размещение: запрещено
Авторские примечания: навеяно заявкой №31: «Нина Вильямс, Стив Фокс. Болеть за сына, сидя в зрительном зале», но поскольку трактовка более чем вольная, считаться полноценным исполнением не может.

Читать дальше

– Хотите знать мое мнение о предстоящем бое?
Улыбка у Стива – бескровная. Так любят писаки для красного словца сказануть в таблоиде где-нибудь между новостью об обрюхатившейся Викторией Бэкхам и похождениями кодлы бухих хоккеистов-юниоров из Империи Зла.
Бескровная и бескровная. Стив Фокс на такое пожимал плечами – и не так называли. В угреватые и вечно голодные пятнадцать лет ему льстила совсем другая кличка: в кое-каких кругах самого одаренного из ныне живущих боксеров в среднем весе и по сию пору зовут коротко и ясно – Песец. И на боях без правил, куда он со своей бескровной улыбкой и поставленным в обморочно-замороченные тренировками тринадцать лет малокровием сбегал от топ-листов, рефери, гонга и фотовспышек, частенько говаривали тамошние букмекеры: вот и пришел Песец. Ставки на Песца в турнирной подпольной таблице были всегда двадцать к одному, и Стив ну никак не мог подвести двадцать этих парней, брызжущих где-то на верхних рядах «партера» слюной и исходящих вонючим пугливым потом за свою сотню баксов.
И эти двадцать парней пускали после каждого нового боя слушок, а тот перерастал в сплетню, а сплетня становилась легендой: «трупы» за мистером Фоксом считали столь охотно, что кое-какие легенды ушли подальше сырых подпольных арен, в мир Настоящего Спорта. И Ларри, нормальный, в общем-то, мужик, рвал седые волосенки на голове так часто, что ко второму юбилею своего подопечного облысел окончательно: замять кучу грязных толков стоило много времени и сил. Ларри дорывал волосенки, срывался, краснел, раздувался в два раза против обычного, тыкал жующего соломинку из полезного коктейля Стива в грудь коротким пальцем и обвинял, обвинял, обвинял, поминал отца, которого Стив из-за бесконечных командировок почти не видел, мать, которая не тем думала, когда такого идиота рожала, себя – несчастного страдальца, фанаток, которые повесятся, если узнают, чем он…
А Стив улыбался в ответ каждый раз. Он знал Ларри с десяти лет, когда его, малолетнего шкета, родители только-только сдали на руки этому «кабанчику»: в те годы он еще не был таким кругленьким, а удар с правой у него был что надо, подставился – в нокдаун без промедлений. Знакомый, занудный, но, в общем-то, замечательный парень – Стив улыбался ему и затыкал ухо мизинцем.
И Ларри, тот самый Ларри, который знал его с десятилетнего возраста и который подарил Фоксу первую пару перчаток, давился всеми своими ругательствами, слушал всем телом крепкое похлопывание по плечу, и все пытался понять: где заканчивается опасно, бритвенно остро, таранно сильно, беспощадно напористо двигающийся скользящим шагом Песец и где начинается готовый душу за кокосовый коктейль продать Стиви. Если Песец вообще существовал когда-то, а не был придуман кем-то из таблоидов. Ларри каждый раз заставлял себя поверить, что нет никакого Песца – привиделся.
А вот девчонка верит. Она вжимает голову в плечи, кусает губы, ест свою помаду и завороженно вжимается задницей в стул. Она никогда не видела Стива с кокосовым коктейлем, никогда не видела его с красной пожарной машинкой (до сих пор дома где-то стоит, подарок на Рождество в десять лет), никогда не видела его за тяжким выбором – гавайская рубашка с желтыми цветочками или с красными. Так что она готова поверить не только в тринадцать убийств, но и в пожирание христианских младенцев.
Стив встряхивает бутылку с содовой – вообще-то ему до ужаса хочется чаю. Покрепче заваренного, да чтоб с молоком, без сахара. И заесть это чем-нибудь сладким. Но нельзя, потому что перед боем вообще не жрут – иначе недолго с завтраком в горле после одного прямого в корпус оказаться. И содовой этой можно ровно двести миллилитров, а Стива перед каждым боем как назло сушняк долбит не хуже, чем с самого жестокого похмелья. И анемия с голодухи о себе так напоминает, что улыбка становится ну совсем бескровной – хоть сейчас в кино про вампиров.
– Так вот если вы хотите знать мое мнение, то мне абсолютно наплевать, – тянет Стив с тем самым акцентом, который так многим режет ухо: резкий, неприятный, жесткий, непонятно откуда взявшийся – Виндзор до последних лет он покидал только в фургоне спонсора и только для соревнований.
Разумеется, она не ждала, что Стив начнет отвечать. Она ждала, что Песец возьмет ее за шкварник и выбросит за дверь, пнув для ускорения посильнее. Ну, или там вырвет ей селезенку (это не так уж сложно сделать, на самом деле). Или хотя бы посмотрит на нее с презрением.
И все-таки она спрашивает. Обреченно так, как спрашивает ботаник-заучка, привыкший получать пендели за просто так.
– Не могли бы вы пояснить?.. – нервический, высокий, всхлипывающий голос съездил по мозгам не хуже левого джеба. Как-то дерьмово вопрос для журналиста поставлен. За такой главред по зубам съездит – и прав будет.
Стив не силен в общении с девушками: они для него сложноваты, если можно так сказать. У них все эти жесты, улыбочки, хиханьки, шустрые пальчики, походка, шпильки и быстрые взгляды из-под рваненько (у них это еще называется «стильненько») стриженных челочек. Фоксу на встречах с более ушлыми дамочками всегда казалось, что за полторы минуты его успевают этак со всех сторон взвесить, прикинуть его генофонд (хреновый этот генофонд) и сделать выводы обо всех его постельных талантах. С одного взгляда. Он бы так за всю жизнь не сумел: судить о людях, не съев с ними фунта соли или не получив хотя бы полтычка в спину, как-то чересчур самоуверенно.
Но сидящая перед ним брюнетка проще ее же изгрызенного карандаша. Стив буквально по лицу ее читает, что ей едва-едва за двадцать, а самое серьезное задание в жизни, которое она получала: выезд на салют в Беркшире на Ночь Костров. Он видит поехавшую стрелку на колготках: брюнетка напрасно пыталась натянуть свою поношенную юбочку пониже. Он видит, как она штурмом брала Трубу, отчаянно опаздывая на встречу, и какой-то козел плеснул на нее кофе из старбаксовского стаканчика, а потом еще и щедро мазнул горчичным пятном от надкусанного хот-дога по накрахмаленной блузочке: такие блузочки на развес продаются в гипермаркетах, по соседству с бананами и велосипедными покрышками. Еще он видит дешевую и слишком яркую косметику, пошедшую катышками тушь на ресницах и зеленые тени. И венчает все это несчастное чуть не плачущее выражение лица. Стив готов поставить свой гонорар на то, что этот репортаж перепал незадачливой девчушке только потому, что ее некем заменить в штате этой пасквильной “The Sun”. Всех скосила атипичная пневмония, кишечный грипп, атака таксистов-камикадзе, второе пришествие Курта Кобейна или любая другая херня, о которой они со страниц своего таблоида и пишут. А эта была настолько бесполезна, что…
Стив вздыхает, булькает положенными миллилитрами, выдавливая воду из жалобно хрустнувшей под его пальцами бутылки. На самом деле ему хочется улыбнуться (бескровно, как же еще), скорчить рожу пострашнее и замогильно рявкнуть: «Бу!» – своим жутким акцентом. Потому что перед боем хочется о чем-нибудь не подумать. Попялиться в пространство. Помедитровать, блин. Но для девчонки это, может быть, единственный способ пробиться чуть-чуть повыше расклейщицы объявлений и заработать себе на новую пару колготок, чтобы не позориться перед коллегами. Может быть, она даже премию получит. На доску в газете попадет: все в мире спорта знают, как тяжко пробиться к Стиву Фоксу за интервью – у него же улыбка бескровная. А для этого ему придется выжать из себя хоть что-то.
– А чего тут пояснять? – Стив встал и накинул полосатый халат на плечи. – Видите ли, мисс…
– Корнелия, – застенчиво подсказала журналистка, поправив отвратительно яркий платочек цвета взбесившейся фуксии.
– Корнелия, – вздохнул Стив и приготовился выдавать сенсации одну за другой. Пусть колготок будет три пары, что ли. – Мой соперник старше меня на три года и на три года опытнее. Он тяжелее меня на десять кило – если бы вас хоть раз ударили боксерской перчаткой, вы бы поняли, что в схватке каждый грамм на счету, особенно если он у тебя под печенью. Ну и еще он на полфута выше и вообще не в моей весовой, но кое-кому (уродам типа вашего начальства) этот бой ну очень нужен, потому что зрителям он обязан понравиться: мы оба топ-тайеры. Не просто же так половина зала готова порвать меня за Майка, а другая – на сувениры.
– То есть, ваш соперник…
– Не перебивайте, я не закончил, – не слушая сдавленного виноватого ойканья, Стив потянулся за капой: повертеть в пальцах, привычка – вторая натура. – Так вот, с чего я начал. Мне плевать, потому что Майк неплохой парень, хоть и туповат в атаках, зато в обороне первоклассен. Мне плевать, потому что мой гонорар все равно уйдет на рекламную компанию. Мне плевать, потому что я в этом спорте уже шесть лет, на пенсию скоро. Мне плевать, потому что недельку назад меня в мясо избил один рыжий типус, знаток гребаного тхеквондо, а я даже пискнуть не успел – и вот это было стыдно до соплей, и то, что на ринге будет, ерунда по сравнению с этим. Мне плевать, потому что я месяц сижу на углеводной диете. Я, в общем-то, готов раскатать Майка по рингу хотя бы потому, что мне жуть как хочется бифштекса с кровью из Friday’s. И куриных крылышек. И какой-нибудь огромный мерзкий бургер, сочащийся маслом. И огромную колу, самую огромную, какая только бывает, потому что я вот-вот загнусь, так мне хочется сладкого. И ради того, чтобы поскорее оказаться в какой-нибудь забегаловке и наесться от пуза, я и выхожу на ринг. Ясно?
Всем плевать, что по жизни Стиви, в общем-то, неловкий парень – у него размашистая походка от плеча и манера держать одну руку в кармане, а локтем он всегда что-нибудь сшибает. Он в костюме как ряженый пенек и потому особо не привлекает внимания всех этих дамочек, которые частенько трутся возле спортсменов, мечтая о славе второй Виктории Бэкхам.
Дальше Песца никто не смотрит, а у него не только улыбка бескровная, но и взгляд ничуть не лучше: льдистый. Внимательный такой и ну очень проницательный: настоящий боксер всегда прикидывает, как бы съездить в бубен поприцельнее, даже если говорит с девушками. Теми самыми, у которых жесты, улыбочки, шпильки и челочки.
Но вот странное дело – если минуту назад девица в рваных колготках готова была со своим стулом провалиться в Ад (к главреду на ковер без репортажа, вестимо), то нахмурившемуся Стиву показалось даже, что она не записывает по-настоящему. И взвешивающе так смотрит на него. Из-под челочки. Как будто бы он уже где-то такой взгляд…
– И все? – наваждение рассеивается, стоит только ей поднять глаза и поправить несуразные очки в роговой оправе. Честное слово, кто такое носит-то в двадцать первом веке?
– А что еще надо-то? – пожимает Стив плечами и подбрасывает капу.
– Мне кажется, что вы врете.
Обычно капа ложится в ладонь ловко – Стив ее с закрытыми глазами ловить может, даже если руки за спиной. Впервые в жизни роняя «лягушку», он думает о том, что на полу в его комнате можно и грибы выращивать – что до чистоты, тот мистер Фокс в некотором роде параноик. И нагибается за ней он неловко – не как наклонялся бы Песец. Песец бы вообще не стал наклоняться.
– Серьезно? – ну вот, и впрямь грибы растить можно. – А это новый прием такой журналистский – оскорблять своего визави? – проницательно вскидывает он брови.
Да, вряд ли неандерталец неразговорчивый, которым его изображают частенько, вообще знает такое слово – всем же известно, что боксеры чуть-чуть умнее своих перчаток, им мозги еще в детстве выбивают.
Девчонка храбрая в своей глупости – брякнула, а только потом сообразила, что это не с соседкой по общежитию очередную «звездочку с экрана» обсуждать. Стив готов был поставить Кристофера, что на стуле навечно останется вмятина в форме ее задницы – нельзя же так вжиматься в обивку. И от того, как храбро она начала заикаться, пытаясь выдавить из себя что-то пространнее «ну, это, того, в общем», Стив неожиданно улыбается. Широко так, по-южному, во все тридцать два зуба и все свое добродушие, а его поди еще найди, если на носу важный бой. Эта улыбка так на нее действует не хуже мертвенного оскала: журналистка (ну и как вот с такими нервами в такой профессии?) замирает окончательно. Падает и хрустит под ее каблуком карандашик, а Стив начинает от этого взгляда безудержно, до боли под ребрами, смеяться, утирая глаза от мигом набежавших слез.
– Ну, в чем-то вы правы, мисс…
– Корнелия, – пищит она из своей вмятины на стуле.
– Во-во. В чем-то вы правы, – улыбается он и снова смеется. – Как я вам уже сказал, Майк неплохой парень, даже мировой. Но за него только половина зала, а вторую я никак подвести не могу. И поэтому все фунты Майка, его рост, годы его опыта и даже его болельщики – херня. За свою половину я раскатаю его по рингу еще до того, как гонг ударит трижды. Но вот что я вам скажу, – присаживается Стив на корточки, а она так смущается, что прячет нос в дурацкий платочек цвета взбесившейся фуксии. – Этого записывать не стоит, – кладет он руку на ее ладонь и на погрызенный карандаш.
– Но…
– Пусть будет, как есть. Коротко, злободневно, невежливо и холодно – как раз под стать “The Sun”, мою репутацию не испортить в любом случае. А теперь выметайтесь, – строго произносит Стив, – у меня первый раунд через четверть часа. Вот, это можете в конце дописать. Тогда вам точно поверят.
– Спасибо.
Ладошка у нее немаленькая – даже странно. И отчего-то напрягается спина: мурашки по хребту так и забегали, выстроились и запаниковали. И осторожно, едва-едва, сжимая эти сложенные лодочкой пальцы, он думает, что еще чуть-чуть – и он поймет, что так настораживает… вот совсем-совсем…
– Какие у вас руки сильные, – звучит ее голос – от него осознание дергается где-то в мозжечке, съеживается и прячется так быстро, что Стив едва сдерживает гримасу досады: весь день теперь догадки мучить будут. – У мистера Моралеса левая рука куда слабее, – взгляд Стива упирается в роговую оправу и толстенную линзу, в дурацкий макияж и склеившиеся неопрятные ресницы, которые бросают тень на щеки.
– Стоп, вы и у него…
Стив Фокс боксер, а это накладывает отпечаток. Он очень, очень быстро соображает – боксер жив не одной только реакцией, на спинном мозге далеко не уедешь, межушный узел всегда в работе должен быть: подмечать, запоминать, сравнивать, анализировать и выбирать. Поэтому Стив неплохо играет в карты, поэтому отлично видит охотниц за удачным браком, поэтому раз за разом изображает на публике Песца, зная, что напугает ее достаточно, чтобы та близко не подходила.
Поэтому Стиву странно вдвойне от того, что обернулся он вслед успевшей провалиться сквозь землю журналистке почти через три секунды после этих слов. А все из-за ресниц.
Выходя на ринг и поводя плечами, Стив Фокс не может не думать о том, что даже очень дурно воспитанные журналистки в драных колготках не будут красить светлые ресницы темной тушью, да еще так, чтобы на веках целые паучьи лапки появились. Скидывая халат и привычно вскидывая руки навстречу засверкавшей фотовспышками темноте, бурной и несдержанной, начинающейся прямо за рингом, он не может не думать сосредоточенно о том, что сколоченная им на подпольных боях, выбитая кулаками и скрепленная бескровными улыбками легенда вполне могла бы подсадить ему на хвост кого-нибудь не в меру активного и вооруженного чем-нибудь очень острым или ядовитым – и ему-то плевать, а вот тот же Ларри – смертный, да и сын у него в школе еще учится. Прикрывая лицо руками и чуть сгибаясь, уходя от первого удара (вполне ожидаемого – в лицо, щупающего), он сосредоточенно пытается прочитать в лице Майка издевку или предвкушение, но не видит ничего, кроме азарта. И вот тогда…
«Левая рука куда слабее».
– Корнелия? – тремя часами спустя переспросил у него оператор по ту сторону провода. – А фамилию не подскажете?
– Куинси, – терпеливо пояснил Стив, поводя из стороны в сторону правым запястьем, все еще гудевшим от отдавшегося в самый локоть кросса.
– Простите, сэр, но ни одного сотрудника с такими данными у нас не числится на данный момент. Может, уточните что-нибудь?
– Нет. Нет, спасибо, – Стив вешает трубку, не дослушав объяснения даже до середины.
Садится на стул и утирает лицо руками, тяжело вздыхая в ладони. И вздрагивает: у нее были короткие-короткие, под самый ноль обрезанные ногти. Стив их и сам стриг точно так же.
Ларри поднял на уши всю охрану и трижды проверил сам все личные вещи Стива, включая памятные красные боксерские трусы, на наличие чего-нибудь взрывоопасного и потенциально ядовитого – тщетно.
Охрана клялась и божилась, что мимо КПП никто не проходил, что надежно отсекались самые напористые фанатки из тех, что закидывают кумира то лифчиками, то ножами, то норовят плеснуть «царской водкой» в лицо. И если охрана врала, то явно вступив в преступный сговор с камерами слежения: те уверяли, что к комнате Стива ни одна живая душа за час до выхода на ринг не приближалась.
И в “The Sun” никогда не было сотрудницы по имени Корнелия Куинси.
Ларри тряс Стива час, полтора, два, гоняя по кругу одни и те же вопросы: как выглядела, во что была одета, какие-то характерные черты были? Стив устало тер лоб ладонью, тосковал по так и не съеденному бургеру, свидание с которым явно откладывалось, и тупо повторял: платочек ядрено-розового цвета, колготки со стрелкой, пятна на блузке, убийственно безвкусный макияж. Цвет волос? Рост? Не заметил. Слишком уж приметным было все остальное.
И только когда Ларри затолкал подопечного в свою комнату и унесся сам контролировать поиски, Стив тяжело уселся в кресло.
Разумеется, он не бравировал, когда говорил, что Майку против него и трех раундов не продержаться: и дело не в опыте или каких-то там талантах, черт бы их побрал, не в пришествии Песца, который безраздельно забирал себе тело на ринге, и не в бескровных улыбочках, нагонявших на соперника жуть. До предельного просто: иногда в самом шраме, при взгляде на который пот прошибал даже самых крепких нервами, он чувствовал что-то такое… оно разрывало руку бурлившей силой – даже кровь становилась тяжелой, не то что мышцы. Даже сам Али, скорее всего, не «ужалил» бы так, как это мог порою сделать Стив – на грани человеческих рефлексов и возможностей. Сколько раз на допинг-контролях мучили, а все потому, что человеком он может считаться… несколько условно.
И эту самую брешь в обороне по левой стороне он бы сам нащупал – скорее рано, чем поздно, место кроссу было бы во втором раунде, а не в первом на пятнадцатой секунде, но…
Было кое-что еще, о чем Стив Ларри не сказал. Похлопал тренера по плечу и отпустил заполошно разгребать проблему, от которой остался только неприятный осадок, но не более.
Когда он выходил на помост, было у него ощущение, быстро вытесненное влившимся в жилы жаром схватки. Холодненькое такое, на легкие пощипывания похожее, как раз в районе лопаток. И только когда гонг истерично зазвякал, а рефери вздернул его руку вверх, возвещая безоговорочную победу (официально – шестьдесят первую в карьере Стива и хрен-знает-какую – в карьере Песца), Фокс понял, что это было.
Дернулся в сторону сектора, из которого на него так пристально смотрели, попытался нашарить человека взглядом, но поймал только пустоту и какую-то верещащую фанатку.
И только после этого понял окончательно. И как-то даже похолодел.
Тени у «Корнелии» были ядовитого лягушачьего цвета, но вот глаза за жирными уродливыми ресницами были очень светлого, невероятно голубого цвета.